4 ноября на Красноярской ярмарке книжной культуры презентовали новую книгу Марины Степновой — автора бестселлера “Женщины Лазаря”. Ее новый роман “Сад” рассказывает историю девочки, которая родилась в богатой семье, но стала нежеланным и не самым любимым ребенком. В XIX веке она пытается добиться невозможного и стать своей в мире, который доступен только мужчинам.
Редакция КРЯКК-daily поговорила с Мариной Степновой о ее новом романе, о гендерных ролях и о трансформации литературы в современном мире.
Многие критики и читатели отмечают, что роман “Сад” написан в традиции русского классического романа. Но в русской романной традиции есть разные ветви: толстовская, гоголевская, достоевская. Наследницей какой из них вы себя считаете?
Позволю себе возразить критикам и читателям. “Сад” — это конструкт. Он создан из основополагающих для русского классического романа вещей, но каждая из них обыграна и решена так, как могла быть обыграна и решена только в нашем веке. Я больше всего люблю традицию Льва Николаевича Толстого. Но в романе “Сад” есть и абсолютно ненавистный мне Достоевский, есть и Тургенев, и Шмелев. Есть Чехов, который, на секунду, вообще не романист. Поэтому в романе собраны опорные важные пункты для русской классической литературы.
В вашем романе будто бы прослеживается идея, что советы писателей прошлого не работают, и та литература слегка устарела. Где стоит искать ответы: в традиции или современности?
А где я написала такое в романе? Конечно, это моя персональная точка зрения как человека, преподавателя, читателя и филолога. И мне кажется, что мое наблюдение хоть и огорчительное, но верное. Русская классическая литература медленно отбывает в прошлое, как происходит со всей литературой. Я с трудом представляю себе кого-то, кто сейчас в здравом уме будет с удовольствием читать стихи известных поэтов XVIII века Василия Кирилловича Тредиаковского или Александра Петровича Сумарокова, чтобы получить от этого наслаждение. Если вы не филолог, то сейчас вы не получите от такого чтения ничего, кроме головной боли и недоумения тяжкого. А когда-то русская литература XVIII века была жива. Еще недавно русская литература XIX века была важна для нас, мы ей питались и росли из нее. Но пришел XX век, уже XXI приближается к середине. И тот самый срок годности любого текста, а это примерно 200 лет, начинает вырабатываться и для русской классической литературы.
Это очень видно и по читателям, и по студентам. Когда я была аспиранткой и выбрала XVIII век темой своих научных изысканий, все удивлялись и говорили: “Зачем, лучше выбери XIX век, куда ты прешься?”.
Сейчас я вижу. что студенты и аспиранты выбирают для своих дипломов и диссертаций век двадцатый. XIX век им очень часто непонятен, он для них чужой. Мне грустно, но это так.
В вашем последнем романе возникает тема мужского и женского. Насколько для вас была важна гендерная оптика при его написании?
Мир вообще заселен мужчинами и женщинами. Во всех моих книгах есть разнополые и разнообразные существа. Тут повестка подтянулась сама. Я очень долго писала эту книгу, и иногда читатели упрекают меня в том, что я пыталась привлечь к себе какое-то дополнительное внимание и устроить хайп. Нет!
Мне была интересна главная героиня — девочка, стремящаяся отвоевать себе место в мужском мире по одной-единственной причине. Ей установили очень жесткие рамки. И этот роман не о гендерном, а о воспитании. Предвосхищая ваш возможный вопрос: главная героиня, Туся, — ни на одну секунду не феминистка. Она борется за собственные права. Она добивается того, чего лично она хочет, и плевала она на права женщин, мужчин, енотов и телеграфных столбов. Ей все равно: она готова всех положить себе под ноги и пройтись с хрустом по этому всему, чтобы добиться своей цели. Гендерный мотив вычитывают люди, которые сегодня воспалены этими разногласиями.
Вопрос, который волнует очень многих. Роман не закончен. Пишется ли продолжение? И как там Туся с ее лошадьми?
Да, я писала роман десять лет. Потом я поняла, что буду писать его еще лет десять, и что это как-то нехорошо, да и издательство уже смотрит недобро. Поэтому я закончила его там, где закончила. Я продолжаю писать роман, но там будет уже много других героев, поскольку многие перемерли, и я уже не буду вызывать их в виде духов.
Я постараюсь отомстить Тусе за всю ту дрянь, что она принесла людям в предыдущей серии. Если честно, пока у меня не очень хорошо получается. Но, по крайней мере, многое станет понятно, поскольку в первой части “Сада” Туся — главный герой, у которого нет голоса, мы ни разу не слышим ее как рассказчика. Во второй части я позволю ей хотя бы раз раскрыть рот и сказать что-то в свое оправдание.
Когда читаешь “Сад”, то возникает интересное ощущение. Иногда роман сложно отличить от классического произведения XIX века. Но обсценная лексика и пасхалки из современности показывают, что это не так. Как вам удалось создать такой эффект? Изучали ли вы архивные материалы и литературу?
Язык для “Сада” был сконструирован специально. Перед написанием я перечитывала весь корпус писателей XIX века, в том числе и малоизвестных, чтобы напомнить себе и воссоздать весь этот язык. Сразу стало ясно: если я буду писать все в таком стиле, то это невозможно будет читать. И нужно придумывать язык, который притворялся бы языком XIX века, но ритмически и по смыслу был бы понятен современному читателю, и вкраплять туда точечные слова, выражения и обороты. Так я и сделала.
Конечно же, это иллюзия: в XIX веке говорили и писали не так. Даже ритмически, не говоря о лексике. Матерная ругань в романе была важна для меня, она была сюжетообразующим элементом. Как филолог, я тут же рванула искать материалы и выяснила, что мат был устной традицией. Матерная лексика не попадала в летописи во времена Ивана Грозного, а была частью фольклора, который обновлялся каждые несколько лет. Я очень поняла Тарковского, который для вступления к “Андрею Рублеву” не нашел источников для образа скомороха. То, что до них дошло, было не тем, что нужно. А нужны были более современные тексты.
Так же и с матерной частушкой для Туси: все, что я нашла, было уже из XX века. Частушку мне пришлось сочинить самой, а мат я выскребала точечно. Пришлось выбирать такие изысканные и кучерявые выражения, чтобы получилось нечто архаичное. Но так это было на самом деле или нет, мы не знаем, подлинные свидетельства до нас не дошли.
Были ли у Туси, главной героини, реальные прототипы? Читали ли вы о таких случаях в истории, когда женщина добивалась своего, хотя все было против нее?
В XIX веке в России было немало волевых женщин, которые благодаря своей воле сделали много и хорошего, и плохого. Были женщины-врачи, женщины-писательницы и поэтессы, которые делали много прекрасного. Но “Сад” вовсе не о том, как женщина прорывалась на свободу. Туся пытается попасть в мир лошадников — абсолютно мужской и принципиально закрытый для женщин. Она не просто пытается туда попасть, она старается стать там своей, полноправной владелицей конного завода. И ей не помогает в этом ничего: ни деньги, ни пол, ни родовитость. Это закрытая дверь. И женщин-конезаводчиц, насколько я помню, не было. Были женщины — формальные владелицы конных заводов. Но женщин, которые реально сделали бы что-то для разведения пород, не было. И на самом деле история Туси — это история не феминизма, а победившего эгоизма.
Марина, когда уже вышло несколько ваших романов, вы сказали, что вы не писатель. Где тот порог, перейдя который, вы точно сможете назвать себя писателем?
Его у меня нет. Это очень персональная штука, я очень стеснительная. Для меня сказать “я писатель” — это все равно, что сказать “я умная и красивая”. Это смешно, ей-богу. Кто про себя такое говорит? Для этого нужно быть пятилетней девочкой. Поэтому такой уровень не измеряется числом написанных книг или оценками критиков и читателей.
Я знаю людей, которые называют себя писателями, хотя ведут только инстаграм* или фейсбук*. Ну а что? Я писатель, буквы составляю. Для меня критерий один: время. Поэтому, скорее всего, я не доживу до того момента, когда станет ясно, писатель я или нет.
Лет через 50-70 станет понятно, какое место занимают чьи-то тексты в литературном процессе. Многие писатели сейчас знамениты. И он еще не умер, а уже ясно, что это так, туман. А кто-то может писать в стол, но его опубликуют позже, и это изменит облик мировой литературы. И мы все рядом с ним со своими крошечными успехами не будем иметь никакого значения. А сейчас мы даже не знаем этого автора. Все рассудит время.
Какие книги из последних прочитанных вы посоветуете?
Посоветую книги авторов, которых пока никто не знает, они только-только начинают выходить. Горячо рекомендую книгу Тимура Валитова, которая вышла совсем недавно. Это прекрасный роман “Угловая комната”, первый у молодого прозаика, чье имя я советую запомнить. Это, что называется, “звезда родилась”.
Еще я очень рекомендую только-только вышедшую в “Эксмо” книгу Лилии Волковой, которая называется “Изнанка”. Это прекрасная проза. Если вы тоскуете по хорошей, сюжетной, умной психологической литературе, чтобы у вас сердце обмирало — это “Изнанка” Волковой. И вышедшая несколько лет назад “Ева” Любови Бариновой, тоже потрясающая психологическая проза, очень яркая, не оторваться. Я надеюсь, что у Бариновой скоро выйдет новый хороший роман.
И запомните еще два имени: Сергей Лебеденко и Михаил Турбин. Их романы выйдут в будущем году. Я даже еще не знаю, как будут называться их книги, но имена рекомендую запомнить.
Марина Кирюнина, журналист, литературный критик
* Социальная сеть признана экстремистской и запрещена на территории Российской Федерации.